13.04.2012
Она робка, скромна, пуглива, трепетна, ранима, беззащитна. Ни социальных жестов, ни политических. Никакого духовного демарша.
Торжественного цирка из ремесла не устраивает. И со своей эмоциональной жизнью не носится. Исповедует “культ тихого слова”, нежно пишет Зоя Ерошок в “Новой газете”.
Ее зарубили на первой же сольной программе. Микаэл Таривердиев и Ролан Быков хвалили. А жюри из Минкульта приговорило: с таким антисоветским репертуаром выпускать на сцену нельзя. Исполнитель русских песен Суржиков кричал: “Так начиналась Чехословакия. Там молодежь тоже уходила в леса и пела какие-то свои песни. И видите, чем это закончилось…”.
Все видели, чем закончилось в Чехословакии: шла осень шестьдесят восьмого года.
В Москонцерте от Камбуровой потребовали заявления, что ее песни в оплате не нуждаются. На гастроли ездила редко, втихаря и пела только в сборных концертах.
Однажды в Барнауле после концерта ее вызвали в обком партии. Секретарь по агитации и пропаганде сказал: “Как вы можете петь “Простите пехоте, что так неразумна бывает она…”. И, морщась от отвращения: “Та-ако-о-ое про Великую Отечественную…”. А потом обиженно: “Не та интонация. Не наша”.
Спасибо партийному дядьке. Это он надоумил: интонация решает все. Теперь она только слышит голос – и по первому звуку, вне слов, определяет, что за человек перед нею
Интонация – это то, чем окрашено сознание. Окрашен в результате и голос.
Как-то пожаловалась Фаине Георгиевне Раневской, что ей совсем не дают петь. Раневская успокоила: “Ну это, деточка, потому что вы не поете: “Ура! Ура! В жопе – дыра”.
В Средневековье музыку считали средством для обнаружения совести.
В программах Елены Камбуровой – французская и английская поэзия XVI века, “Реквием” Ахматовой, вокальный цикл на стихи Мандельштама.
Окуджава говорил о Камбуровой: последняя героическая женщина в нашем жанре.
А в советской жизни ей надо было идти и выступать перед пьяными шахтерами.
Однажды прервала концерт: “Песни – существа хрупкие. И когда нет условий, погибают, как цветы”. Сказала – и ушла со сцены.
Потом из того зала старый шахтер прислал ей письмо с извинениями. А администратор местной филармонии организовала донос в Москонцерт: Камбурова оскорбляла рабочий класс.
С начала девяностых стали приглашать на свои презентации новые хозяева жизни.
“Те же комсомольцы. Только блюд с поросятами – больше”.
Теперь она избегает этой публики. “Уж лучше перед пьяными шахтерами выступать”.
А между комсомольцами и новыми русскими в ее жизни появилась Фаина Георгиевна Раневская. Они дружили.
Раневская была одиноким человеком. Одиночество – привилегия личности.
Сосед зовет Ф.Г. к себе в гости. “Нет, спасибо, у меня сегодня такая интересная встреча”. – “С кем?” – “С Толстым”. Сосед смотрит как на сумасшедшую. А она о Толстом: “Нет, вы только подумайте, дорогой, как незаразительны великие идеи! После того, что написано, им… воевать, проливать кровь?.. Человечество, простите, подтерлось Толстым”. (Лет двадцать пять назад сказано, а будто про сегодня, да?)
“Я высоко ценю в актере темперамент. Но у нежности нет темперамента. А нежность важнее любви”.
Сказала – как оговорилась.
Жак Брель, кумир Камбуровой: “Любовь рано или поздно исчезает, тогда как нежность неизбежна”.
Фаина Георгиевна Раневская: “Кто познал нежность, тот обречен. Копье Архангела пронзило его душу. И уже не будет душе этой ни покоя, ни меры никогда! Нежность – самый кроткий, самый робкий, божественный лик любви”.
14 июля у Елены Камбуровой – день рождения. Наш тост – за нежность как повзрослевшую любовь! NEWSmusic.ru поисоединяется к поздравлениям великой певице.
