Актер рассказал OK! о том, почему сейчас не снялся бы в «Жмурках», как ночевать у девушки, расставшись с ней, и почему он запрещает дочке смотреть телевизор.
Вы продолжаете сниматься в сериалах, несмотря на то, что их ненавидите?
Что касается «Стаи», мне этот сериал нравится. Мы там играем с Алексеем Серебряковым. По обстоятельствам это чем-то напоминает «Десять негритят». Интересная, творческая работа.
А кто режиссер?
Меня часто спрашивают: «А у кого вы снимаетесь?» Я говорю: «Какая вам разница? Вы же все равно никого не знаете!» Стас Мареев снимает, из Питера. На мой взгляд, перспективный молодой режиссер. Он, например, «Викинга» снимал. Смотрели? Нет. Ну вот видите... И потом, журналисты почему-то воспроизводят совсем не то, что я говорю. Ушные раковины у них, что ли, не на том месте? Я никогда не говорил, что сериалы — это говно, что я их ненавижу. Я говорил, во-первых, о конкретных работах, а во-вторых, о том, что между кино и сериалом не должно быть никакой разницы. А у нас бывают сериалы, которые с кино не имеют ничего общего, — это халтура, конвейер, налаженный продюсерами-жуликами. Им неважно, что они показывают людям, кто это будет смотреть, — им нужно украсть деньги. Но ведь есть и сериал «Бригада» — это профессионально сделанное кино, снятое на пленку 16 мм, с бюджетом. Люди хотели создать качественный продукт и заработать на нем — и сделали это.
А у вас есть четкие критерии хорошего кино?
Если изнутри, то хорошее кино — это когда на площадке работают профессионалы. Многие молодые артисты думают, что они главные. Да ничего подобного! Съемочная площадка — это команда. Режиссер, оператор, актеры, художники, осветители — от каждого из них зависит очень многое. Этот вывод я сделал после съемок в сериале «Ангел-хранитель» в двести пятьдесят серий, после половины из которых я просто встал и ушел. Невозможно работать, когда люди вообще ничего не понимают в кинопроизводстве. Иногда такое ощущение, что их набирают на строительном рынке и тупо распределяют по должностям. Так вот, кино должны снимать профессионалы — это первое и главное условие. При этом получится оно в итоге или нет — уже совсем другой вопрос.
От чего же это тогда зависит?
Во время съемок понять это невозможно. «Бумер» снимали за три копейки, на площадке порой не было даже чая, производство несколько раз останавливалось — а фильм получился! А бывает вертолеты за тобой прилетают, двести человек в съемочной группе, миллионный бюджет — а кино проваливается. Конечно, есть определенные проекты, которые можно просчитать на сто процентов. «Жмурки», например. С самого начала было понятно, что это посмотрит вся страна. Более того, кино понравилось даже мэтрам советского кинематографа. Владимир Абрамович Этуш, в свои восемьдесят четыре года, безумно смеялся. Я думал, он вообще этого не поймет, а он сказал: «Ух, какое хорошее кино!»
А чем хорошее, не объяснил?
А оно смешное. И профессиональное.
Что смешного-то?
А что смешного в фильме «Бешеные псы» Тарантино?
По-моему, довольно серьезный фильм.
Это чистой воды комикс-пародия. Я в принципе знаю людей, которые после первого просмотра «Жмурок» не втыкали, к чему это все. А после третьего говорили мне: «Блин, Лех, офигеть, как круто! Только доперло!» «Жмурки» — профессиональный проект. При всем моем отношении к Балабанову, которое не всегда было хорошим...
Почему?
Балабанов — злой. А я не люблю злых людей.
В чем его злоба выражается?
Не могу объяснить. Мне достаточно посмотреть человеку в глаза — и я все про него понимаю. Никогда не ошибаюсь. Так вот, Балабанов злой. Но талантливый.
И как вам было сниматься у злого режиссера?
Для меня фильм «Жмурки» — это тоже расчет. У меня в то время было не так уж много работы. И мне нужны были не сериалы или эпизоды, а серьезный проект, где у меня будет главная роль. И я на сто процентов знал, что «Жмурки» попрут. Я не люблю слово «карьера» применительно к своей профессии, но в том случае это был абсолютно карьерный шаг. Да и деньги были хорошие.
А сколько денег вообще нужно?
Не знаю. Цифры назвать нельзя.
А как часто ваше согласие на участие в съемках — это расчет и деньги?
В половине случаев как минимум.
Не считаете, что этим вы только портите себе репутацию?
Порчу. Но у меня есть мама, дедушка, дочка Нюся. Я всегда помню о них.
То есть, если бы вы не снялись в половине своих проектов, они бы голодали?
Нет, конечно. Но тут еще такая история... Я всегда надеюсь на лучшее. При каждом сомнительном предложении думаю, что в прошлый раз был плохой пример, что это не повторится, сейчас будет все по-другому. Это моя нехорошая черта. Я подсознательно понимаю, что проект — говно, но все равно соглашаюсь. Потом всю дорогу себя ненавижу, плюю себе в морду каждое утро, пытаюсь что-то переломить. А после этого некоторые говорят, что со мной невозможно работать, потому что я «сложный». Каждый раз натыкаюсь на одни и те же грабли...
И когда вы остановитесь?
Я уже остановился. В последнее время, если мне предлагают какую-то роль, я задаю вопросы, которые не принято задавать в актерской среде. Например: «Сколько камер будет на съемочной площадке?»
А сколько нужно?
Я не понимаю, что такое две или три камеры! Для драк или погонь можно использовать хоть двадцать, но, вообще-то, кино должно сниматься одной! И я хочу знать, какой будет объектив, какая крупность, — от этого очень многое зависит. А когда тебя снимают тремя камерами, одна из которых берет общий план, другая — средний, а третья — крупный, я просто не понимаю, как мне надо играть!
На съемочной площадке какого фильма вам было наиболее комфортно?
За редким исключением комфортно почти со всеми мэтрами советского кино. С Игорем Федоровичем Масленниковым, с Аллой Ильиничной Суриковой. С огромной теплотой я вспоминаю то, что происходило на площадке у Романа Гургеновича Балаяна (фильм «Ночь светла». — Прим. OK!). Мы там устраивали пикники всей группой. Это было по-хорошему советское кино и та самая атмосфера, которую я люблю. Не продюсерский проект — график, метраж, секунды, и давай фигачить, — а вот именно творчество совместное. Я вообще в кино больше всего ценю процесс. И вы спросите у тех людей, кого я перечислил: было ли им сложно со мной работать? Все скажут — нет. Но спрашивают обычно не у них, а у Мережко или еще у каких-нибудь деятелей искусств, которые ничего не умеют, не видят и таких же баранов набирают на съемочную площадку. Вот им со мной действительно сложно! Потому что я терпеть не могу непрофессионалов. В сериале «Солдаты» оператор-постановщик, которого подобрали где-то на телевидении, не знал, что такое элементарная «восьмерка»! Как такое может быть?!
А что такое «элементарная восьмерка»?
Это когда мы с вами сидим за столом, а камера, допустим, стоит за моим правым плечом. Снимают вас. Но когда будут снимать меня, то камеру должны перенести и поставить вам за левое плечо. Оператор-постановщик сериала «Солдаты» в такой же ситуации потащил камеру за правое. Перепутал ось в элементарной «восьмерке»! Этого просто не может быть, если человек умеет снимать.
А у вас были в течение карьеры какие-нибудь проколы? Кто-нибудь ругал вас на площадке?
Нет. Все говорили мне только хорошее. Десять лет назад Приемыхов сказал, что мне не нужно ничего играть, — мои глаза за меня все сыграют. Виктор Павлов сравнил меня с молодым Далем, а впоследствии и с Бурковым, что для меня вообще является высшей похвалой. Данелия мне сказал: «Алексей, вы очень хороший артист». Я озвучивал с ним мультфильм и в одном из эпизодов предлагал сделать все не так, как он хотел. Мы поспорили, я сделал два варианта, и в конце концов он сказал: «Знаете, вы были правы. Вы очень хороший актер». Я говорю: «Спасибо». А он: «Да не за что». Потом сделал паузу и добавил: «Я говорю это четвертый раз в своей жизни». У меня мурашки по спине побежали! Я ведь понимаю, сколько у Данелия снималось великих актеров! И он говорит такие слова всего четвертый раз в жизни? Кому же он их не сказал? Любшину? Леонову? Куравлеву?
Кстати, по рассказам, Данелия выдумщик еще тот...
Да и пусть! Неважно, правду он мне сказал или нет. Важно, что он и все остальные люди вообще попались мне в жизни. Они вселили в меня такую уверенность, что в профессии меня уже ничего не может сломать. И претензий к моей работе не было никогда ни у кого. К поведению — да, к характеру — да, но к работе — нет. Кстати, меня это сейчас очень тревожит. Я из-за этого расслабился, выезжаю на тех штампах, которые приобрел за десять лет работы в кино. (Изображает себя на съемочной площадке.) «Так, чего играем? Любовь?» Это у меня штамп номер три. «Трагедию?» Это номер четыре... Я ничего нового не приобретаю. Огромное «спасибо» за это тем кинематографистам, которые снимают сейчас бешеное количество материала, в котором вообще нечего играть.
И что с этим делать?
Не знаю. Очень хочу начать делать что-то свое. Мы с одной девочкой, Машей Озеренко, — она закончила режиссерский курс у Хотиненко — написали сценарий. Это три новеллы о любви в разной стилистике, никак не связанные между собой. Такое абсолютно авторское кино, некоммерческое, которое в нашей стране на фиг никому не нужно.
Ну, зачем же прям так...
Так это правда! Кому сейчас хочется хоть над чем-то задумываться? Посмотрите на нынешних девушек — для большинства из них сумка от Louis Vuitton стала смыслом жизни! И неважно, что эта сумка куплена у бедуина в переходе за пять долларов. Как говорят в Одессе, хороший понт дороже денег.
А вы в каком районе выросли?
В бандитском. В Орехово-Борисово.
И вы хотите сказать, что в советское время там лучше было? В вашей компании говорили о высоком и смотрели Тарковского?
Тарковского могли не смотреть, но идеалы и жизненные ценности были абсолютно другие! Мы не сумками жили и не чулками. Отношения между людьми стояли на первом месте. При всем ужасе того времени какие-то рамки были, нормы. Я не понимаю, почему сейчас по каналу НТВ в новогоднюю ночь показывают полуголых баб с артистами-пэтэушниками? К чему это все? Я сто раз говорил и буду говорить: не надо детей учить ругаться матом — они сами научатся. Не надо им с пяти лет показывать голых теток — они потом сами пойдут в магазин и купят все, что им интересно. Но это когда они будут взрослыми! А пока они дети, им нужно прививать только хорошее и доброе. Я уже решил, что моя дочь до определенного возраста будет жить в информационной блокаде. Никакого телевизора, только старые советские мультики, советское кино. Все остальное будет категорически запрещено. Конечно, в процессе взросления она будет все больше и больше общаться со сверстниками, и мне придется давать ей информацию о другом мире. Но очень дозированно.
А вам родители что-нибудь запрещали?
Конечно. Я вырос в нормальной советской семье. Не позже девяти вечера ложиться спать, не позже восьми утра вставать — все это было. В субботу можно посмотреть кино аж в 21.40, после программы «Время»...
Вот вы сейчас так много говорите о ценностях, о воспитании, но ведь ваши «Жмурки» тоже дети видели. Чего тогда стоят все эти рассуждения?
Я точно знаю, что для меня наступил какой-то предел. В определенный момент я начал понимать, что становлюсь проституткой, и ужаснулся. Сейчас бы я в «Жмурках» не снялся, точно вам говорю.
Кстати, я заметил, что вы редко снимаетесь дважды у одного режиссера. Почему вас не зовут?
Кто-то зовет, кто-то нет — по-разному бывает. Бывает, что с кем-то из режиссеров я просто не совпадаю по графикам, а бывает... Понимаете, в силу своего характера и жизненных обстоятельств я в свое время жил, скажем так, на полную катушку. Творил порой такие вещи, что даже люди, которые относились ко мне хорошо, усомнились в том, нужен ли им Алексей Панин на съемочной площадке.
Например?
Масленников должен был снимать меня второй раз, но потом вместо меня сыграл другой актер. Я уверен, только лишь потому, что Игорю Федоровичу сказали: Панин пьет.
А вы пили?
Какое-то время — да. Сейчас не пью уже три года. А тогда у меня был большой срыв, я здорово подпортил себе репутацию. И мне стоило очень больших сил, чтобы выбраться из всего этого и вернуться в нормальное состояние.
Любопытно при этом, что Михаила Ефремова продолжают снимать.
Но если бы он не пил, у него было бы еще больше работ! Заметьте, многие готовы снимать Ефремова, но только в маленьких ролях. В больших — нет, боятся. Будь я режиссером — я бы не боялся. Потому что Ефремов — талантливейший актер, личность. Я готов был бы ради этой личности ждать две недели простоя.
Если можно, вернемся к вашей семье. Вам по большому счету нужны дети?
Да. Я очень хотел ребенка. Я заказал себе его на Новый год. Помню, как стоял в двенадцать часов, под бой курантов, и просил Боженьку, чтобы он подарил мне дочку. И она получилась такая, какую я хотел. Она уже все понимает. По взгляду она абсолютно взрослый человек.
А вы часто видитесь?
Если я не на съемках, то почти каждый день. Иногда позволяю себе какие-то расслабоны и вместо общения с ней еду посидеть с кем-нибудь в ресторане, но такое редко происходит. А когда Нюся будет постарше, я вообще буду брать ее с собой на съемки и мы будем видеться постоянно.
А почему вы с ее мамой так быстро разошлись? Пишут, что Юля у вас чуть ли не украсть ребенка хочет, не дает вам с ним встречаться...
Читать не надо эту муру... А почему мы расстались — на этот вопрос невозможно толком ответить. Так получилось. Наверное, чувства ушли — и всё.
У вас быстро чувства уходят?
Нет. Но здесь не совсем однозначная история. Есть вещи, которые я просто не хочу выносить на публику, а говорить об этом намеками, завуалированно тоже смысла нет. Могу только сказать, что у Нюси, слава богу, все равно есть мама и папа. Она не будет обделена общением и заботой ни с той, ни с другой стороны.
Вы с Юлей даже не рассматривали вопрос, чтобы ради ребенка остаться жить вместе?
А мы как бы и живем вместе. Не было такого, чтобы мы разделили имущество и разбежались по разным углам. У нас даже не было разговора, что, мол, всё, с сегодняшнего дня мы расходимся. Просто каждый из нас сейчас живет своей жизнью. При этом половина моих вещей находится в той квартире, где Юля живет. Я могу там ночевать. У меня вообще вещи разбросаны по разным местам: у мамы, у дедушки и у Юли. Так что я вообще непонятно где живу.
Вы многое в своей жизни пускаете на самотек?
Самотека нет. Все зависит от Всевышнего. Жизнь, она мудрее нас, она вырулит куда надо.
В смысле?
Все известно заранее, абсолютно! Не надо никогда говорить: «Господи, за что мне это!» Надо спрашивать: «Господи, для чего мне это?» И искать ответ. Мы проходим через какие-то испытания не просто так — мы приобретаем что-то важное взамен. Мне многие события в жизни казались трагедией, я не знал, как это пережить. А сейчас я оглядываюсь назад и понимаю, что так было надо, благодаря этому я стал мудрее. Все, что Бог делает, все к лучшему. Потому что Бог нас любит.
А людей вы любите?
Да. Я вообще добрый человек. Могу сорваться, послать кого-то далеко, но потом извиняюсь, даже если по сути был прав. Потому что мне становится жалко человека, которого я обидел. Он же человек как-никак! И когда я посылаю кого-нибудь, то не с точки зрения актера, а со своей точки зрения. Люди это воспринимают как звездную болезнь, а это мой характер просто. Был бы я слесарем — вел бы себя точно так же. |
